Однажды молодой Белинский, рассуждая о судьбах русской литературы, ее настоящем и будущем (статья так и называлась – "Литературные мечтания"), вдруг прервал ход своих размышлений неожиданным вопросом: "Любите ли вы театр так, как я люблю его, т. е. всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного?"
Вопрос на первый взгляд не имел отношения к литературе, но возник в тот момент, когда Белинский, подойдя к имени Грибоедова, выразил уверенность, что Грибоедов "был назначен быть творцом русской комедии, творцом русского театра".
Вот тут-то перо критика и замерло, остановилось. Отвлекшись на минуту, Белинский будто дал себя подхватить какой-то неведомой силе, страсти, таившейся до поры до времени. И вот эта страсть вырвалась потоком новых вопросов: "Можете ли вы не любить театр больше всего на свете, кроме блага и истины?.. Не есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств?.. Возможно ли описать все очарования театра, всю его магическую силу над душою человеческою?"